Тут Зоя увидала
пришпиленную к двери записку:
"Пока крест не
будет лежать на моей тумбочке, ты мне не дочь. Кров твой, живи, ибо по закону
ты здесь прописана, но кормить тебя я не собираюсь. Питайся, где хочешь, деньги
бери, где сможешь. Или – я, или – крест. Все".
"А ведь я же еще
ма-а-аленькая!" – готово было опять заныть в ее голове.
Колоссальная
грандиозность понятия "мама" глыбой встала в ее сознании, целиком
заполнило его. Не было даже близко приближающегося к тому, что с самого
рождения в сердце живет и именуется "мама". Тот человек, который дал
тебе жизнь, который ощущается сердцем твоим как самый родной, телом и душой с
тобой сращенный, не может ни при каких обстоятельствах, ни при каких жизненных
вывертах от тебя, своей кровиночки, от ношенного в себе и в муках в мир
явленного, отказаться. И если такой отказ происходит, то причина отказа более
грандиозна, чем кровно-душевная связь, идущая в твое сердце от человека, по
имени "мама". Во вчерашнем полосовании моржовым хлыстом не слышалось
и не виделось – "ты мне не дочь!" Так лупцуют только дочь, и мера
переживания за дочь под стать той грандиозности, из-за которой лупцуют. Никогда
до этого Зоя даже легкого шлепка не удостоилась от мамы, хотя та грозила
неоднократно. А сейчас, войди она в дверь, даже не заметит ее, как мимо столба
пройдет. Вычеркнула она ее из жизни своей, отторгла от себя, и, умирай она
сейчас с голоду, куска хлеба не подаст. В этом Зоя была абсолютно уверена.
Решения, которые мама принимала, она всегда доводила до конца. В данном случае
это – нательный Зоин крестик на ее тумбочке. И тогда решение будет обратное и
такой же силы: как вышвырнула она ее без остатка из своего сердца, так же
вместит ее обратно, и Зоя снова станет ее дочерью, а в памяти даже и следа не
останется от прошедшего эпизода.
"Ма-ама!" –
пропищало в ней то, что до этого заныло: "Я еще маленькая!" И тут
почувствовала она, как от пришпиленого листка дохнуло на нее той жутью, какую
она ощущала тогда, когда мама глядела на нее, требуя крест. Написанные ее рукой
чернильные буквы излучали то же самое. И сейчас она уверена была, стоя перед
пришпиленным листком, что только эта излучаемая жуть, реальная, живая, давала
маме такую силу, чтоб вот так принимать такое страшное решение. И цель этой
силы – сокрушить то единственное во вселенной, чего эта жуткая сила боялась –
Крест, чтобы перестал быть он хранителем этой вселенной, чтобы не было его на
теле и в душе, и чтоб полностью беззащитными остались душа и тело против ее жуткой
мощи. И вдруг само собой, в голос, выскочило из ее рта: