Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма (Голдберг) - страница 126

На первую страницу
. Как убедительно утверждал Борис Гаспаров, в стихотворении Мандельштама «образы Пушкина, Блока и Гумилева совмещаются в единую мифологическую парадигму „смерти поэта“ как символа ухода из мира „духа музыки“»[570].

Концерт на вокзале[571]
Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит,
Но, видит Бог, есть музыка над нами,
Дрожит вокзал от пенья Аонид
И снова, паровозными свистками
Разорванный, скрипичный воздух слит.
Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.
Железный мир опять заворожен.
На звучный пир в элизиум туманный
Торжественно уносится вагон.
Павлиний крик и рокот фортепьянный —
Я опоздал. Мне страшно. Это сон.
И я вхожу в стеклянный лес вокзала,
Скрипичный строй в смятеньи и слезах.
Ночного хора дикое начало
И запах роз в гниющих парниках,
Где под стеклянным небом ночевала
Родная тень в кочующих толпах.
И мнится мне: весь в музыке и пене,
Железный мир так нищенски дрожит,
В стеклянные я упираюсь сени;
<Горячий пар зрачки смычков слепит.>
Куда же ты? На тризне милой тени
В последний раз нам музыка звучит.
1921

Можно, пожалуй, согласиться с Тарановским, что лирический голос Блока не слышен в этом стихотворении так, как голоса Лермонтова и Тютчева[572]. Однако присутствие Блока не только ярко обозначено, но и имеет структурное значение. На основные отсылки уже было указано. Во-первых, есть дата — 1921 г. Ронен приводит весьма убедительные доводы, что стихотворение было окончено не ранее 1922 г. Это значит (как заметил Борис Гаспаров), что указанная дата, напоминающая о пушкинской годовщине и о смерти Блока и Гумилева, служит не источником биографической информации, а неотъемлемой частью символической структуры стихотворения[573]. Во-вторых, Блок представлен как ключевой голос в споре о природе «железного» XIX века и его музыки. Будучи в высшей степени музыкальным и музыкоцентричным, Блок связал в своих статьях катастрофический конец «железного века» и разрушительно-обновительный «дух музыки»[574]. В этой связи Ронен и Фрейдин цитируют ряд глубоко созвучных мест в блоковской прозе[575].

Слова и опыт Блока непосредственно встроены в слова и опыт «поэта» в первой строке стихотворения. В речи «О назначении поэта» Блок сказал о смерти Пушкина:

И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. <…> Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем <…> (VI, 187).

Следующая страница